На улице вой и не подумал стихать. По всей улице распахивались двери, и из них выбегали горожане, зажав уши.

— Может, не надо оставлять его одного в таком состоянии? — дрожащим голосом прокричала Софи.

— Надо, — ответил Майкл. — Особенно если он уверен, что это из-за вас.

Они побежали по городу, подгоняемые захлебывающимися воплями. С ними вместе бежала изрядная толпа. Несмотря на то что туман сменился гнусной приморской изморосью, все мчались в гавань или на песчаный берег: там крики легче было вынести. Серая гладь моря несколько их смягчала. Там горожане и застыли мокрыми кучками,

глядя на мглистый белый Горизонт и на капельки на причальных канатах, пока вой не перешел в титанические, исполненные невыразимой горечи всхлипы. Софи вдруг поняла, что видит море так близко впервые в жизни. Было очень огорчительно, что насладиться видом ей никак не удавалось.

Всхлипы сменились томительными вздохами, а затем настала тишина. Горожане начали понемногу расходиться по домам. Некоторые бочком подбирались к Софи.

— Госпожа ведьма, а что случилось с бедным колдуном?

— Он сегодня несколько не в духе, — отвечал Майкл. — Наверное, можно рискнуть вернуться. Пойдемте.

Когда они проходили по каменной набережной, с пришвартованных судов их окликали матросы — их интересовало, не означали ли вопли грядущих бедствий или бурь.

— Нет-нет! — кричала им Софи. — Все позади!

Но она ошибалась. Майкл и Софи подошли к домику чародея, — это был крошечный скособоченный домишко, вида настолько обыкновенного, что Софи нипочем бы его не узнала, не будь с нею Майкла. Майкл не без робости отворил обшарпанную дверку. Внутри они увидели Хоула. Чародей по-прежнему сидел на табуретке, напустив на себя мину крайнего отчаяния. И он покрыл все кругом слоем густой зеленой слизи.

Слизи было чудовищно, невероятно, нечеловечески много. Просто уйма. Она покрывала Хоула с ног до головы. Она липкими волнами сползала с его волос и плеч, она громоздилась на руках и коленях, она стекала комьями по ногам и длинными нитями капала с табурета.

Пол был покрыт скользкими лужами и расползающимися пятнами. Длинные зеленые щупальца захватили даже очаг. Воняла слизь гадостно.

— Спасите! — сиплым шепотом взмолился Кальцифер. Он превратился в два отчаянно вспыхивающих язычка пламени. — Эта мерзость меня погасит!

Софи подобрала юбку и решительно подошла как можно ближе к Хоулу. Получилось не очень-то близко.

— А ну, прекратите! — велела она. — Немедленно прекратите! Вы ведете себя как младенец!

Хоул не ответил и даже не шелохнулся. Он таращился из-под слоя слизи, и лицо у него было белое и трагическое.

— Что же делать? Он умер?! — спросил Майкл, дрожа у порога.

Майкл, конечно, хороший мальчик, подумала Софи, но в кризисной ситуации проку от него маловато.

— Конечно нет! — фыркнула она. — Знаешь, если бы не Кальцифер, так и наплевать — пусть себе корчит из себя заливного угря хоть до вечера! Открой-ка дверь в ванную.

Пока Майкл осторожно пробирался в ванную между слизистых луж, Софи швырнула в очаг передник, чтобы загородить Кальцифера от слизи, и взялась за совок. Она выгребла из очага гору угольев и рассыпала их по самым большим лужам. Угольки зашипели. Комнату заволокло паром, завоняло пуще прежнего. Софи закатала рукава, пригнулась, чтобы ловчее было ухватиться за покрытые слизью колени чародея, и стала пихать его к ванной вместе с табуретом. Софи постоянно оскальзывалась и спотыкалась, зато табуретка из-за слизи ехала как по маслу. Майкл подобрался поближе и стал тянуть Хоула за изгаженные рукава. Вместе они затолкали чародея в ванную. Поскольку двигаться самостоятельно он не желал, они запихнули его в душевую кабину.

— Горячей воды, Кальцифер! — мрачно пропыхтела Софи. — И погорячее!

На то, чтобы отмыть Хоула от слизи, ушел час. Еще час ушел у Майкла на то, чтобы уговорить Хоула покинуть табурет и переодеться в сухое. К счастью, серый с алым костюм, который чинила Софи, висел на спинке кресла и от слизи не пострадал. Голубой с серебром был в бедственном состоянии. Софи велела Майклу замочить его в ванне. Тем временем сама она, ворча и бормоча, натаскала еще горячей воды. Софи повернула ручку вниз зеленым и выгребла всю слизь на вереск. Замок оставлял на пустоши липкий след, словно улитка, зато так избавиться от слизи было проще простого. Все-таки у жизни в бродячем замке есть свои преимущества, думала Софи, оттирая пол. Вот интересно, рассуждала она, гвалт, который поднял Хоул, исходил из домика в Портхавене или из замка целиком? Если из замка, тогда жителей Маркет-Чиппинга остается только пожалеть.

К этому времени Софи устала и разозлилась. Она понимала, что с помощью зеленой слизи Хоул ей мстил, и вовсе не была расположена сочувствовать, когда Майкл вывел наконец чародея из ванной, облаченного в серое с алым, и нежно усадил его в кресло перед очагом.

— Это же попросту неумно! — плевался Кальцифер. — Ты что, хотел избавиться от лучшей части своей магии?!

Хоул не удостоил его вниманием. Он просто сидел и дрожал с трагическим видом.

— Не разговаривает! — в панике прошептал Майкл.

— Да у него просто истерика, — презрительно бросила Софи.

Марта и Летти тоже были мастерицы по части истерик. Она отлично навострилась с ними справляться. С другой стороны, отшлепать чародея за то, что он впал в истерику из-за цвета своей шевелюры, было бы чревато неприятностями. Так или иначе, опыт подсказывал Софи, что истерики редко происходят действительно из-за того, из-за чего их закатывают. Софи попросила Кальцифера подвинуться и пристроила между поленьев кастрюльку молока. Когда молоко согрелось, она налила кружку и сунула ее Хоулу.

— Пейте, — велела она. — Так из-за чего весь этот шум? Из-за той барышни, к которой вы все время бегаете?

Хоул скорбно отхлебнул молока.

— Да, — сознался он. — Я оставил ее в покое, чтобы она на досуге вспоминала обо мне с нежностью, и ничего не вышло. Когда я видел ее в последний раз, она колебалась. А сегодня она заявила, что есть другой.

Голос у чародея был такой несчастный, что Софи невольно пожалела его. А когда она заметила, что высохшие волосы стали и вправду чуть ли не розовыми, то даже почувствовала себя виноватой.

— Таких красивых девушек в этих краях еще не бывало, горестно продолжал Хоул. — Я люблю ее так преданно, а она презирает мою верность и жалеет другого.

— Да как же можно глядеть на кого-то другого — я ведь был к ней так внимателен?! Обычно стоит мне появиться, и всем другим дают отставку…

Сочувствия у Софи резко поубавилось. Ей вдруг пришло в голову, что если уж Хоул способен покрыться зеленой слизью, то уж вернуть себе прежний цвет волос для него проще простого.

— Дали бы девице приворотного зелья, и дело с концом, — пожала она плечами.

— Да как же можно! — возмутился Хоул. — Это игра не по правилам. Все удовольствие насмарку.

Сочувствия у Софи снова поубавилось. Ах вот как, значит, это игра?!

— Да вы хоть разочек подумали о чувствах бедной девушки? — воскликнула она.

Хоул допил молоко и с растроганной улыбкой поглядел в кружку.

— Все время только о них и думаю, — вздохнул он. — Ах, милая, милая Летти Хаттер.

Бац! Сочувствия у Софи не осталось ни на грош. На смену ему пришла тревога. Ой, Марта, ужаснулась Софи. Так, значит, тот, о ком ты говорила, был вовсе не из кондитерской Цезари!

Глава седьмая, в которой Пугало не дает Софи покинуть замок

Лишь необыкновенно сильный приступ ломоты в суставах не позволил Софи отправиться в Маркет-Чиппинг тем же вечером. Портхавенская изморось пробрала ее до костей. Она лежала в своем укромном уголке, кряхтя от боли, и тревожилась за Марту. Может быть, все не так уж плохо, рассуждала она. Надо только сообщить Марте, что тот поклонник, в чувствах к которому она не уверена, и есть не кто иной, как чародей Хоул. Это Марту отпугнет. И надо обязательно объяснить бедной девочке, что самый простой способ отделаться от Хоула — сказать ему, будто его любишь, а потом пригрозить тетушками.